Contributions to "Portrait of 19 Million" Part 1

Sabina Shikhlinskaya

--------------------------------------------------------------------------------------------------------
Igor Shuklin

Марки, в эпоху СССР расходились по всей стране и миру крупными тиражами. Данный объект являлся маленькой деталью мощного пропагандистского инструмента в руках властей, который фиксировал историческую событийность и строительство социалистического государства в миниатюрной графике. Но форма марки интересна не только с точки зрения своей «плакатности. Советский человек не редко на досуге приятно проводил время за пролистыванием своих альбомов. Филателия была не редким явлением, которое увлекало своей сутью широкий круг различных людей. Таким образом, работа «филателист» является предметным воспоминанием о советской действительности, которое продуцирует наружу ряд вариативных ассоциаций.

--------------------------------------------------------------------------------------------------------
Margarita Kolomoytseva

--------------------------------------------------------------------------------------------------------
Valera and Natasha Cherkashin

--------------------------------------------------------------------------------------------------------

Elena Golub

Текст к фотоинсталляции «Мой папа был коммунистом». Елена Голуб, Киев.

Мой отец, коммунист Евгений Голубь, в своей судьбе оправдывал значение той фамилии, которая ему досталась от своего отца (умершего сразу после рождения сына), то есть он был вполне «мирной птицей»: не участвовал в репрессивных действиях и сам не попадался на глаза доносчикам и судьям. Работал на заводе, пел в хоре, воевал на войне, а потом закончил вуз и был редактором технической литературы в одном научно-исследовательском институте. Его воспитала мама, коммунистка с 1920 года, работница на заводе. Она жила с нами, и по утрам будила меня бодрой песней, первой строчкой из «Интернационала»: «Вставай, проклятьем заклейменный…» Для меня это означало, что пора умываться, поскольку понятным было лишь слово «вставай», а остальной звуковой шум я расшифровала намного позже, с ужасом поняв, что далее шел призыв умереть, а не чистить зубы. Наверное, так же и мой отец, поддался очарованию обыденности коммунистической атрибутики, написав заявление о вступлении в ряды партии в 23-летнем возрасте, в 1946 году, посчитав это нормой для нормального человека. Он стремился быть хорошим и справедливым, а злодеяния и репрессии никак не укладывались у него в голове. Со своими однопартийцами в институте, как и с беспартийными, они часто ездили на рыбалку, целые автобусы заказывали для поездки в лес за грибами, празднования майских и октябрьских праздников. Появившиеся правдивые публикации о темной стороне коммунизма, лагерях и репрессиях, вызывали у нас с ним ожесточенные споры, ничего не изменившие в его жизни. Он написал заявление о выходе из партии в 1990 году, через 7 лет после выхода на пенсию, скорее потому, что партийные взносы уменьшали его небольшой бюджет, а фанатиком идеи он никогда и не был.

Я показала в его портрете отношение к коммунизму как к утопии, сказке, в которую верят доверчивые люди, как дети. Инфантильность сознания не дает увидеть трещины, заглянуть в их глубину, она удерживает человека на спасительной поверхности вместе с такими легкими вещами, как праздничные шарики, веселые песни, похвальные грамоты и комплименты, все они взяты из документальных фото семейного архива 50-х-80-х годов. В этой нарративной фотоинсталяции роль детей, воплощающих инфантильность, играют сами дети: я на руках у папы, мой сын с флажком. Тут взрослые вторят детскому веселью (а не наоборот), папа поет с ансамблем песню, мама с подружкой разгуливает на параде, а добрый дедушка Ленин гладит кошечку. Я всех собрала в этой работе, чтобы сделать очевидной ложность коммунистического пафоса, и чем она ярче в своей нелепости, тем сильнее возникает желание увидеть то, что она скрывает и камуфлирует, тем определеннее она указывает на существование иной, скрытой стороны, тайна которой и истинный смысл не раскрыты до наших дней.